ЧИТАЙТЕ интервью Терезы Дуровой журналу «Театральная афиша» в апрельском выпуске!

25.03.2014


Серьезный разговор о театре для детей и всей семьи, о пути «Театриума на Серпуховке», его ориентирах и о темах, которые поднимают постановки – на страницах одного из самых авторитетных театральных изданий Москвы. Статья “Тереза Дурова: «Театр – это общая эмоциональная память родителей и детей»”  взята с сайта "Театральная афиша" - www.teatr.ru, и мы предоставляем возможность прочитать ее прямо здесь. С художественным руководителем «Театриума» беседовал Алексей Гончаренко.

Тереза Дурова:
«Театр – это общая эмоциональная память родителей и детей»


Интервью: Алексей Гончаренко

Представительница знаменитой цирковой династии рано оставила манеж и стала заниматься режиссурой. Сначала ее увлекла клоунада, потом мюзиклы. Но крайне редко Дурова изменяла своей самой верной аудитории – детям с родителями. И сегодня она возглавляет Театриум на Серпуховке – театр, где спектакли для юных зрителей собирают большой зал.

– Давайте поговорим о театре для детей...
– Я бы говорила не о театре для детей в отдельности, а о театре для семьи, потому что дети в театр билеты не покупают – их приводят родители. Когда я разговариваю со взрослыми, они часто признаются, что у них не осталось хороших воспоминаний о театре, если они первый раз пришли в него со школой. Ведь во время культ­похода у детей совсем другие задачи: среди них идет распределение ролей, и надо понять, кто ты – заводила или фигура подчиненная. А для меня театр – это в первую очередь общая эмоциональная память родителей и детей, когда есть о чем поговорить вместе, обсудить. Возрастной и гормональный цензы не дают нам общения на равных, а если нет связующего эмоционального звена, мы теряем контакт.

– Что еще надо учитывать при постановке спектакля для детей?

– Я скажу сейчас страшную вещь: кроме всего надо учитывать половую принадлежность детей. Сегодня, когда я ставлю спектакли, 90% моих усилий уходит на мальчиков и пап. Если мы сейчас посмотрим на публику, которая идет вечером в театр, то увидим, что это в основном женщины. Им нужно за кого­то прожить свою непрожитую жизнь. А вот для меня идеальный вариант такой, когда жена говорит мужу: «Мы должны уделить ребенку время, я купила билеты в театр». – «В какой?» – «В Театриум на Серпуховке». – «Вот туда я пойду».

– Почему он с легкостью согласится?

– Все спектакли нашего театра – про сильных и классных мужчин, про которых никто не скажет, что они немощные рядом с бизнесвумен. Например, наш Солдат в «Огниве» готов бороться, помогать, спасать и биться. Несмотря на трудности, он победил ведьму, преодолел невзгоды и все равно пришел к цели – получил в жены принцессу. А девчонкам безумно нравится смотреть про любовь и про сильных мальчиков. Мы показываем мальчикам клише правильного поведения, мы ведь, хотим того или нет, все равно живем по клише. Если идти по этому пути, то я понимаю, что за каждый выход и каждую реплику несу ответственность. Заметьте, что почти во всех сказках у принцессы нет мамы, а есть папа­король и в лучшем случае мачеха. Мама есть только у Красной Шапочки, но что она с дочерью делает! В сказочном пространстве большая проблема – найти полную семью.

– То есть театр для детей так или иначе воспитывает?

– Конечно. Дело не в назидании. Я показываю некий вариант, модель. Если он для тебя хорош, выбирай его. Я считаю нельзя, например, делать спектакль про Барби.

– Что в ней плохого?

– Когда я вижу детей, одетых как взрослые, причесанных как в модных журналах, в стразах, я не понимаю их родителей. Ведь можно красиво нарядить девочку – как девочку, а не как женщину. На фестивале «Гаврош» иностранцы удивляются: в Европе детей в театр не водят в специальном платьице.

– А если мы говорим о подростках, то что меняется, когда вы работаете для них, например, в спектакле «Они поженились…»?

– Это спектакль для тех, кто вырос и пришел поговорить о любви и сексе.

– Но такой откровенный разговор может испугать зрителей.

– Для того чтобы чего­-то испугаться, надо сделать первый шаг. После этого спектакля мы обязательно устраи­ваем дискуссию с ребятами. Кто­-то уходит, и меня это удивляет: если вы переполнены негативом, выскажите его, и ваше мнение нам важно. Но что радует – много зрителей остается. Помню, как одна мама на дискуссии об «Они поженились...» сказала: «Мы с дочерью будем это еще обсуждать, и я теперь знаю как». А вот один папа пожалел, что пришел с сыном на спектакль, хотя сын, по­моему, был рад, что папа рядом.

– Идея дискуссий появилась благодаря вашему опыту общения с коллегами из Европы...

– В 14–16 лет подростки в театр с родителями уже не ходят, а самостоятельно еще не ходят. В Европе их водят школами, и там в школах есть педагог, который занимается только театром: у него есть специальные материалы, он готовит детей к спектаклю, разбирает с ними пьесу. Мы берем все лучшее из чужого опыта, а приживется это у нас или нет – другой вопрос.

– Такие программы есть и в больших национальных театрах, и в оперных.

– Они правы, потому что понимают: сложно приходить в театр ребенку неподготовленным. Это как прийти на теннис, не зная правил. И в искусстве есть свои законы, которые неплохо бы знать. Подростков нужно затащить на разговор со взрослыми, а взрослым надо вспомнить себя 14-­летними.

– То есть надо поставить спектакль для себя же, но когда тебе было 14?

– Да, надо вспомнить, что и мы про себя не хотели смотреть в этом возрасте, потому что считали: взрослые обычно врут. Как неинтересно подводникам, когда они смотрят спектакль о подводной лодке, – они сразу видят фальшь.

– Что же может театр предложить им в этой ситуации?

– Театр может поговорить о том, что волнующие тебя вещи происходят не только с тобой, и это нормально.

– И театру они поверят скорее, чем учителю?

– Безусловно. Потому что речь на сцене идет не конкретно о тебе, а о ком­-то очень близком и понятном. Я в зале могу отстраниться и потом никогда никому не признаюсь, что меня это задело. Но если спектакль предотвратит хотя бы один подростковый суицид – это наша победа. На спектакле «Они поженились...» мы как раз объясняем, что первая любовь – не последняя, она еще не продиктована душой.

– Спектакли в Театриуме идут часто – во время каникул по три в день. Как сохранить их свежесть?

– Я и наш второй режиссер Владимир Ананьев смотрим все спектакли и записываем их на камеру. Поэтому актеру не надо ничего говорить – ему достаточно просто показать сцену, которая игралась до него, и каким он в нее сегодня вошел. У нас много тренингов и репетиций, все спектакли идут только с прогонами, независимо от того, сколько лет мы его играем. Все службы работают так – и билетеры, и уборщицы. Эта цепочка не может прерваться, только тогда вы получаете результат на сцене. И в итоге успех.

– Можно привыкнуть к успеху и успокоиться.

– Актеры привыкли к нему. Но их успех нелегкий, он накладывает на них определенные обязательства.

– Помимо спектаклей вы проводите ежегодной фестиваль «Гаврош». Недавно в театре появилась детская редакция. Зачем вам такая безумная жизнь?

– Это не безумие. Сердце работает хорошо, когда работает много мелких сосудов и сосудиков, а не одна артерия. Мне хотелось, чтобы мои актеры видели и анализировали то, что происходит на нашем «поле» в Европе. Или редакции (она у нас работает год) надо видеть, как юные театралы берут интервью у артистов, гримеров или монтировщиков, как учатся понимать театр, как им за кулисами интересно.

– Но ведь и всем в театре это интересно – театр без интереса вообще не существует!

– Не всем. Знаете, меня пригласили тут в Школу театрального лидера. Одна девушка спросила: «Как можно заполнить тысячник на спектакле для детей?» Я предложила им прийти и посмотреть – никто не пришел. Тогда я не понимаю, о каком лидерстве они, без любопытства, мечтают.

– Обидно?

– Нет, я же не для них существую. Мне за них страшно. Им придется изобретать колесо. Зачем?

– А за дело в таком случае не обидно?

– Нет. «Обидно» – не мое слово.